Сильные школы ломают жизнь? Психиатр Иван Мартынихин
29 октября, 2024.
Анна Данилова
Иван Мартынихин
Как не упустить психические проблемы ребенка
Пятиклассник с трудом поступает в престижную селективную школу, учится сутками напролет, а потом бросает школу перед ЕГЭ. Почему выгорают успешные дети, какие психические расстройства чаще всего диагностируют у подростков и чем помочь ребенку, которому трудно учиться? Об этом главный редактор «Правмира» Анна Данилова беседует с Иваном Мартынихиным, психиатром, психотерапевтом, кандидатом медицинских наук.
29 Окт
Подписывайтесь на наш подкаст:
Детей перегружают знаниями
— Иван, вы говорили, что сильная школа, конкурентная может оказывать воздействие на ребенка. Какие могут быть от этого последствия? Что родителям нельзя упускать из вида, говоря о сильных школах, куда, казалось бы, поступил — и все будет в порядке.
— Конечно, в сильных школах нагрузка большая. И некоторые дети к ней хорошо адаптируются, им это во многом идет на пользу. Но кому-то такие школы — элитные, интеллектуальные — ломают жизнь. Порой обучение там приводит к тяжелым психологическим последствиям, а иногда и к психическим расстройствам. Я работаю и с детьми, и со взрослыми, поэтому имею возможность оценивать катамнез (катамнез — информация о пациенте, собираемая по окончании первичного наблюдения или лечения в отдаленные периоды времени. — Примеч. ред.).
Мне кажется, что «сильные» школы не всегда хороши, по крайней мере так я могу судить, общаясь с теми детьми, которые попадают ко мне на прием. И вообще возникает вопрос, нужны ли такие сложные варианты обучения?
Если обобщить опыт обучения — и мой, и моих детей; и мой опыт работы в медицинском вузе много лет, то я могу сказать: нынешняя система обучения часто построена на обмане, вранье и насилии, так или иначе. Чаще всего это мягкое насилие — принуждение к достижениям.
Дальше я могу много рассказывать о том, какие возможны последствия, как именно надламывают детей эти школы.
— А что вы имеете в виду под насилием? Участие в олимпиадах — чтобы поступить, ты должен быть быстрее, выше, сильнее?
— Да. Но первое то, что в современных школах много неправды, касательно детских достижений, которая поддерживается родителями и учителями. Это ярко видно уже в детском саду. Детям дают задание сделать что-то своими руками, но за дело берутся бабушки и мамы, а потом это выставляют как поделки детей. Точно так же педагоги «помогают»: чтобы не было отстающих в детском саду, они сами все доделывают.
И это создает некоторые завышенные ожидания.
Мы из собственного тщеславия устраиваем гонку за достижениями, начинаем принуждать детей.
И винить их: «Посмотри, другие-то вон что сделали! А ты почему не сделал? Ты что, плохой, что ли? Ну-ка давай!» С этого начинается насилие.
Я думаю, что текущие программы обучения в школе перегружены информацией в целом. И дети не все могут усваивать. По большому счету, многое из этой программы им не нужно. Классический пример — букварь первоклассника. Вместо того, чтобы изучать буквы, знакомиться с азбукой, дети с первых дней получают сложные фонетические задания, звуковой анализ и пр. Еще буквы не прошли, ребенок пока не обязан уметь читать. Но у него к каждой теме есть несколько заданий, описанных витиеватым языком — для родителя, которому приходится делать уроки с ребенком, для самих детей это слишком сложно. Если родитель сидит рядом с ребенком и заставляет его делать уроки, запугивая, что иначе случится какая-то беда, то у ребенка формируется представление, что учеба — это то, что нужно не ему самому, а родителю, он начинает учебу воспринимать как внешнее принуждение и насилие.
Принуждение еще и признак бедности, дефицита в образовании. Всегда легче сказать — «сделай», «ты должен, ну-ка запомни», — чем провести с ребенком лабораторную работу, заинтересовать его чем-то, работать над умениями и собственным интересом к знаниям.
Школа и университет в XXI веке по-прежнему остаются местом, где передают знания. Хотя информации и так вокруг нас очень много, в том же интернете, нет необходимости зубрить. В наше время образовательные учреждения должны формировать умения! Но это требует больше ресурсов и усилий со стороны педагогов, меньшего числа детей в классе. И это не всегда возможно. Отсюда и завышенные требования к абстрактному, теоретизированному обучению детей. А те знают, что учителям важно показать, как талантливы ученики, что родители хотят гордиться их достижениями. И это давит.
Я вижу последствия такого подхода по студентам медицинского вуза, с которыми занимаюсь. Они понимают, что учеба слишком абстрактная, перегруженная той информацией, которую невозможно освоить, поэтому давно потеряли к ней интерес, учатся ради галочки, чтобы не ругали, а не для того, чтобы приобретать знания и умения для себя. Из-за этого начинаются хитрости с их стороны. На зачетах мне как преподавателю невозможно отвернуться, студенты сразу же начинают списывать. Не из-за того, что ребята какие-то плохие, а из-за того, что они давно уже, со школы, выгорели — их перегрузили завышенными требованиями.
— На первом месте формальный подход — в школе дают программу. Ты как-то ее обходишь, сначала с помощью родителей, потом — с помощью готовых домашних заданий, корочку получаешь. Что осталось в голове — другой вопрос.
— Да, зачем это нужно — вообще непонятно. В целом усложненное, перегруженное образование не получает практического применения. Поэтому дети и выгорают. У меня много клинических примеров.
Пациентка с тревожным расстройством. Она была отличницей, переживала по поводу уроков. Была способной, хорошо училась, закончила школу с золотой медалью и поступила в Сорбонну (Университет Париж IV Сорбонна — французский государственный гуманитарный университет. — Примеч. ред.). Адаптация во Франции прошла хорошо. Но возникли тревожные переживания — система обучения оказалась непривычной. В России она привыкла, что учитель дает учебник, параграф — от сих до сих нужно выучить. Чем больше прикладываешь усилий, тем выше оценки. В Сорбонне давали задания иначе: «Изучите этот вопрос, поищите литературу и составьте свой рассказ, мы его обсудим на коллоквиуме».
Чтобы учиться, нужно критически анализировать, применять знания.
Это метакогниция (управление своими же познавательными процессами, наблюдение за собой и самокоррекция. — Примеч. ред.). Таких навыков не давали в школе. Выучить и пересказать — да, креативно подойти к задаче и самостоятельно сформулировать — нет. Но такие навыки в жизни более значимы.
С формальной точки зрения современные Федеральные государственные образовательные стандарты (ФГОС) дают ученикам компетенции — так прописана их цель. Компетенция — сочетание знаний и навыков, умение решить проблемы. Но знаниям легче учить, чем навыкам. В языках это тоже значимо. Язык — это навык. Но с чего у нас часто начинают учить иностранному языку четырехлетних детей? С азбуки и правил, которые не нужны для естественного знания языка.
— Это правда.
— Школа перегружена знаниями, но не развивает практических умений.
«Мои родители расстраиваются из-за моих оценок»
— В психологии есть понятие видов мотивации. Она у человека бывает внешняя и внутренняя. Внутренняя — это когда я сам чего-то хочу, внешняя — та, которая навязана нам извне.
В школе учителей и родителей радуют дети, которые хорошо отвечают на внешнюю мотивацию. Им говорят «ты должен» — и они садятся, учат, достигают результата. На пианино нужно заниматься — пожалуйста. Языками — тоже. Часами занимаются. В чем мотивация? В одобрении со стороны учителей и родителей.
Человек вырастает, жизнь становится все более сложной. В школе простые задачи: задали домашнее задание — ты выучил. А теперь надо выбирать свой путь, понимать, что тебе нравится, кем хочешь быть, для чего тебе это нужно, какие у тебя ценности. Когда мы пользуемся только внешней мотивацией, то это понимание не формируется.
У меня была пациентка, которая закончила одну из лучших российских школ, про которую шутят, что туда по блату не берут — ученики не справятся (оттуда, кстати, много ребят с тревожными и стрессовыми расстройствами). И эта девочка окончила эту сверх-сильную школу с золотой медалью. Поступила по грантам в американский вуз, получила диплом. В 24 года она пришла ко мне с деперсонализацией, непониманием себя и реальности, с тревожным расстройством. И сказала: «Я как в 8 лет села за учебу, так до 24 лет у меня были только уроки и домашние задания. Ни общения, ни друзей, ни собственных интересов. У меня не было на это времени из-за сложной учебы. Кем я хочу быть? Не знаю. Меня настолько все это достало — математика, физика, технологии… Не понимаю, зачем я это делала. Это не мое».
Кризис идентичности. Около года пациентке пришлось серьезно восстанавливаться, лечить психические расстройства. На последней нашей встрече она меня порадовала — пошла в детский сад учить детей английскому языку, имея одно из лучших образований в мире. «Там приятно — есть веселье и игра, которых у меня не было в жизни. И я сразу вижу результат, а не какие-то формулы, которые меня достали», — сказала она.
На днях у меня была другая ученица сильной школы. Там, где она учится, пять иностранных языков, включая древнегреческий. Родители пришли с дочерью ко мне, потому что она расстраивается из-за оценок. Мама говорит: «Я никогда не критикую. Я принимающая, демократичная». И я отчасти верю, что это так. Но когда мама выходит, мы с девушкой начинаем беседовать. «Почему ты расстраиваешься из-за оценок, из-за чего они для тебя важны?» — «Из-за родителей». — «Почему из-за родителей?» — «Ну, чтобы их не расстраивать. Они меня не ругают. Но мама окончила эту же школу с золотой медалью. А у меня тройки бывают. Значит, у меня медали не будет, это невозможно. Я плохая».
Это тоже вариант внешней мотивации. Лучшая школа, множество усилий. Но ребенок четко говорит о том, что не любит учиться.
Хорошее образование должно использовать внутреннюю мотивацию: человек попробовал разное и понял то, что ему нравится.
В Европе и Америке уровень подготовки по многим сложным, теоретическим дисциплинам снижается. Но, как мне объяснял папа одного из моих пациентов, который преподает математику в американском вузе, на младших курсах колледжа американские студенты отстают от наших студентов существенно из-за разницы в школьной базе. Но к окончанию вуза ситуация выравнивается, за счет того, что включается внутренняя мотивация — университетское образование многие американские студенты осваивают лучше.
О детях с СДВГ
— Детям с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) сложно фиксировать произвольное внимание на чем-то скучном. Но на том, что ему интересно, может быть, наоборот, гиперфокус. Поэтому такие ребята, когда их заставляют что-то делать, бастуют, сопротивляются. Внешняя мотивация не работает. У них возникают трудности в школе и конфликты с родителями. Их мамам и папам тоже часто нужна поддержка, потому что они в тяжелом эмоциональном состоянии: у ребенка в школе что-то идет не так, поэтому они сильно расстраиваются.
Для будущего плоха такая особенность или нет? Многим кажется, что двойки и тройки в школе — это плохо. Но я всегда начинаю разговор с того, что тройка — это нормально, удовлетворительная оценка. Если ребенок получает тройки, то это замечательно, нет проблем.
Многие люди с СДВГ, если их веру в себя не сломали требования школы, в будущем проявляют себя творчески, часто занимаются бизнесом, реализуют себя в спорте. В жизни они могут адаптироваться неплохо. Но система принуждения и использования внешней мотивации, которая распространена в отечественных государственных школах, может надломить такого ребенка. Частные школы тоже бывают разными. Они во многом более либеральны. И поэтому детям с синдромом Аспергера, СДВГ может быть лучше в таких школах с небольшими классами, где не заставляют сидеть за партой и делать домашние задания. Тогда эти дети сохраняют интерес к познанию мира, их жизнь складывается хорошо. А директивная школа, требовательная к дисциплине, к сожалению, многих из них ломает.
— Ребенок не делает домашнее задание, ему многое неинтересно, а мы разрешаем: не делаешь домашку — не делай! Но получается, что ребенок неизбежно просядет академически. Дальше — три за самостоятельную, три с минусом в четверти. И он пойдет по какому-то такому не очень успешному академическому сценарию.
— Когда мы обсуждаем вопросы обучения, там все сложно — биологические, психологические, социальные факторы переплетены.
У меня есть несколько пациентов, которые после русской школы какое-то время проучились в Америке — с 6-го по 10-й классы, и там расслабились, чувствовали себя самыми умными, все казалось хорошо. Потом вернулись в Россию и оказалось, что после нескольких лет либерального обучения наше ЕГЭ им на хорошую оценку не сдать. В российском образовании они не смогут попасть даже на платное отделение. Во всяком случае, в хороший вуз, потому что отстали.
Поэтому во всех сложных ситуациях мы ищем золотую середину.
Родителям важно понимать, зачем нам образование, что оно дает. И это наиболее ярко и сложно выглядит по отношению к раннему развитию. Та девочка, которая учится ради того, чтобы не расстраивать маму, пошла в школу с 5 лет! Она была живая, общительная — казалось, что уже можно в первый класс. Но в 8-м классе она уже на грани того, чтобы сдаться и бросить все: не хочет учиться дальше, не знает, кем быть. Эти проблемы обычно взаимосвязаны.
Стоит ли учить детей читать с 3,5 лет?
— Даже биологические исследования о раннем развитии дают противоречивые выводы. Первый — чем младше человек, тем более он способен к обучению. Когда ребенок рождается, у него в первые тысячу дней жизни количество связей между нейронами, клетками нервной системы, увеличивается. После 3 лет те связи между нейронами, которые не используются, начинают обрезаться. Поэтому человеку сложнее учиться новому. Зато более адаптированные нейрональные системы начинают работать быстрее. Поэтому взрослый человек более экспертен в сложных вещах — со стажем деятельности он начинает делать их все лучше и лучше.
— То, что не используется, отметается. То, что используется, оттачивается до хорошей скорости работы.
— Да. С возрастом способность мозга меняться, его пластичность, снижается. Мы много говорим об этом, когда обсуждаем, например, восстановление после инсультов и черепно-мозговых травм.
Человек может в любом возрасте учиться всему, чему угодно, но ему потребуется больше усилий, чем в молодости.
После инсультов с помощью реабилитации мы перестраиваем функциональные системы для того, чтобы заменить одни элементы другими — так можно восстановить речь, когнитивные навыки. И это всегда психолого-педагогические вмешательства, а не таблетки. Так же и с маленькими детьми — нет препаратов, которые улучшают развитие, есть только занятия.
С другой стороны, мозг постепенно проходит некоторые этапы развития, усложняется сам по себе. Он постепенно дозревает. И раньше времени учить чему-то не всегда полезно и не всегда продуктивно.
У Льва Выготского (психолог, профессор, заведующий кафедрой трудного детства МГПИ (МПГУ). — Примеч. ред.) есть понятие зоны ближайшего развития — это пространство задач, которые ребенок не может освоить сам, но с помощью взрослых это ему уже доступно. Если мы опережаем зону ближайшего развития, ставим слишком высокие цели, то ребенок не может их достичь. Формально он освоит эти задачи, но, став взрослым, будет переучиваться.
Мы можем научить ребенка читать в 3,5 года. Но это ничего не говорит о его действительных интеллектуальных способностях, только то, что он усидчив, а мы приложили много сил.
Некоторые дети с синдромом Аспергера в младшем возрасте производят впечатление одаренных. Они сами обучаются, если им что-то нравится. У них хорошая детальная память. Один мой пациент научился читать в 3,5 года и сразу взялся за бабушкины книги по истории КПСС, которые цитирует в любом разговоре. А в школе оказалось, что при отличных академических навыках он не может адаптироваться в коллективе, не понимает многих аспектов социального взаимодействия. И учителя недовольны, потому что ребенок не выполняет их инструкции, а делает то, что ему интересно.
— Например, мы регулярно ходим с ребенком в зоопарк, смотрим на разных животных и он запоминает их названия — это естественное развитие. А если мы каждый день бесконечно показываем ребенку карточки, чтобы он запомнил все флаги, всех животных, научился читать и писать в два года — получаем обучение, несвойственное возрасту.
— Да, близко. Формы могут быть разные. Но мы должны учитывать:
Существует два вида памяти. Декларативная — то, что мы можем пересказать, наши воспоминания и знания. И недекларативная — наши навыки. Все, что связано с навыками, требует тренировки нейрональных систем. Есть исследования по поводу естественного изучения языков, которые доказывают, что сначала мы учимся различать звуки, фонемы, потом тренируем произношение. Нейропсихолог Александр Лурия писал, что корейцы не слышат половины фонем русского алфавита, а русские не слышат половину фонем корейского. Какое-то время нужно слушать фонемы для того, чтобы научиться их дифференцировать. Соответственно, чем младше мы это начинаем делать, тем легче этот процесс идет.
Если музыка нравится ребенку, то чем раньше мы начинаем ее изучать, тем лучше. Но с большим количеством оговорок. Потому что кому-то легко даются музыка или языки, а кому-то нет. И для тех, кому нелегко, слишком большие усилия могут привести к эмоциональным реакциям, отказам, выгоранию. Поэтому везде нужна золотая середина.
Детям с нормальным нейропсихическим развитием не будет полезно слишком раннее освоение академических навыков: письма, чтения, математики.
Потому что, как писал академик Б.М.Величковский, если ребенка научить этому в 3,5 года, то все равно в 7 лет будет переучиваться делать другими частями мозга. Это напрасная трата времени.
Вклад биологии и наследственности в когнитивные способности растет с возрастом (т.н. эффект Вилсона). Лишь в старших классах школы полностью включаются гены, которые отвечают за сложное, абстрактное мышление. Сколько маленьких детей ни учи, ни развивай, но кто-то из них дальше будет легко решать сложные когнитивные задачи, а кто-то — нет.
Но есть и медицинская сторона вопроса: раннее развитие, разные Монтессори-сады, развивающие занятия для малышей действительно очень необходимы для детей, отстающих в развитии от сверстников. Потому что дальше им будет еще сложнее, без занятий, в условиях гонки за высокими учебными достижениями, они могут начать отставать еще больше. То есть если у ребенка есть биологическая предрасположенность к тому, что он отстает, то нужно это компенсировать занятиями, нужна среда. Для детей с обычным развитием это не нужно. Они сами научатся читать перед школой в большинстве случаев, потому что везде есть буквы. Гаджетами научатся пользоваться. Вокруг них много информации, поэтому у них все само собой получится. Даже без каких-то специальных усилий.
К сожалению, многие родители кладут свою жизнь на то, чтобы развивать детей. Куча ВВП страны расходуется зря, потому что взрослые возят детей на занятия, ждут их там часами, платят кучу денег за них, но это, скорее всего, не принесет пользы.
Не только учеба в школе превращается в спорт высоких достижений, но и разные творческие и спортивные секции требуют от детей тоже каких-то больших достижений. По определению большая часть ребят в таких конкурентных сферах не добивается ничего значимого. Аршавины или Овечкины рождаются один на много миллионов. В результате и родители разочарованы, что они потратили кучу времени, энергии, жизни своей молодой, и дети считают себя неудачниками. Даже если им напрямую никто этого не говорит, никто не наказывает. Такое мягкое насилие. Поэтому наше вранье самим себе, что мой ребенок должен быть лучше других в каких-то сферах, приводит ко множеству неблагоприятных последствий.
Регулярная физическая нагрузка полезна для психики?
— Мне кажется, это проблема и спорта. Потому что, с одной стороны, регулярная физическая нагрузка необходима и для подростка. Это профилактика психических проблем?
— Не совсем так, многое зависит не только от физической нагрузки, но и от нашего отношения к ней.
Лучше всего это изучено в отношении профилактики сердечно-сосудистых заболеваний, инсультов и деменции у пожилого человека. Все говорят, что надо заниматься физкультурой в пожилом возрасте, что это продлевает жизнь. Но есть одно «но». Исследования пользы физической активности включали тех людей, которые занимаются спортом добровольно: в свободное от работы время они выходят на пробежку. А те, которые идут на работе шпалы укладывать, работают в шахте или грузчиком, что тоже физическая нагрузка, живут существенно меньше, чем те люди, которые занимаются интеллектуальным трудом. И там, и там — физическая нагрузка, но разное к ней отношение.
Так и в школе. Кому-то занятия нравятся, у ребенка есть мотивация, он получает удовольствие от новых знаний, впереди хорошая жизнь. А кого-то принуждают.
У меня есть много историй нейротипичных ребят, которые уходят из элитных школ в 9-м классе и два года сидят дома. Это дети, которые отлично учились. Но их передавили, пережали, они пошли в отказ.
Учился на износ и не можешь устроиться на работу
— Пубертат порой совпадает с началом гиподинамии, особенно у девочек. Потому что если мальчики еще двигаются активно на улице, бегают, то девочки с 11 лет уже «стоят в сторонке». Но у нас нет системы, в которой ты можешь регулярно заниматься чем-то интересным, но при этом от тебя не ждут разрядов, достижений, «быстрее, выше, сильнее». Либо несерьезное отношение, либо спорт олимпийских достижений — шесть дней в неделю по четыре часа.
— В спорте высоких достижений до сих пор много насилия, принуждения. Тренерам хочется получить спортсменов, которые будут занимать призовые места. Поэтому они давят на детей, гонят их к результату. Художественная гимнастика, фигурное катание, синхронное плавание — там много насилия.
При этом особенным становится один на несколько миллионов спортсменов. У остальных не складывается карьера независимо от того, сколько на тренировки потрачено времени.
Мне доводилось работать со взрослыми пианистами. У них те же проблемы. С детства люди учатся, прикладывают массу усилий, ежедневно играют на фортепиано, стремятся быть лучшими в очень конкурентной среде. А потом выясняется, что, даже окончив консерваторию, ты не можешь устроиться на работу. Потому что в оркестр пианистов не берут, а Денис Мацуев один на много миллионов. Даже если ты лауреат каких-то конкурсов, ты идешь учить играть детишек. И для людей это становится моральной травмой. Все детство потрачено, а ты ничего не получил. Филологи — то же самое.
— А филологи-то что?
— Тоже много усилий, языковая школа, сложнейшее обучение в вузе… Но в результате ты мало кому нужен, потому что сейчас есть автоматизированный перевод. И даже учить детей языкам не всегда востребовано, так как носители, нативные спикеры, заменяют русскоязычных педагогов, выживают их, потому что часто им платят меньше. Люди чувствуют себя невостребованными.
— Язык сильно сократился как самостоятельная профессия. С преподавателями, кстати, все хорошо. А профессия переводчика постепенно уходит.
— Есть сложности с профориентацией, которую пытаются провести родители, заранее направив ребенка. У него склонности к языкам, поэтому взрослые говорят: «Значит, тебе нужно стать филологом». Но это совершенно не обязательно. Если у тебя есть математические способности и ты идешь в лингвистику, то у тебя будет конкурентное преимущество, поскольку лингвистика компьютеризирована сейчас. А если будешь только языки знать, то сложнее будет себя реализовать.
Среди врачей то же самое — если хорошо знать математику, то возможностей больше, хотя это не считалось необходимостью для врача. Так и с языками. Поэтому все не очень однозначно.
Для гармоничного развития мы должны все учитывать, чтобы ребенок не развивался только в одном направлении. Так мы сужаем поле выбора для человека, который станет взрослым.
Об образовательном неравенстве
— В социологии есть такое понятие, как образовательное неравенство. Есть дети из элитных школ, которые многое умеют и знают. А есть ученики из школ, в которых ими занимаются только формально, где многое построено на совсем откровенном обмане — например, учителя помогают списывать. И знаний у ребят очень мало.
В России в последние годы усложняют программы, не учитывая реальных возможностей ребенка. На этом фоне неравенство все больше и больше увеличивается. ЕГЭ, который много критикуют, это как раз попытка справиться с таким неравенством. Он помогает, но не сильно.
Почему нужно дать хорошее образование ребенку? Не только для знаний, которые к его взрослому возрасту могут уже существенно измениться. Главное — интерес к новому и умение учиться, которое потребуется на протяжении всей жизни.
Например, в психиатрии за те 20 лет, что я работаю, поменялось 70% всех представлений. Если человек не учится новому, то он неконкурентоспособен. В IT — эта доля еще больше, в биологии, в генетике. Поэтому надо уметь учиться — это то, что должна дать школа.
— Главная родительская задача в том, чтобы научить учиться. И чтобы дети понимали, как получать от этого удовольствие, интерес, внутреннюю компенсацию.
— Да. И чтобы они нашли себя.
Как формируется внутренняя мотивация? Сначала ребенок учится, чтобы быть отличником, не расстроить маму — это внешняя мотивация. Потом он старается ради собственных достижений. И только со временем приходит к тому, что учится ради получения новых знаний, удовольствия. К сожалению, перегруженная программа этому не способствует.
По поводу образовательного неравенства. В медицине есть такое понятие, как порочный круг. Ребенок с гиперактивностью неусидчив, невнимателен, ему сложно осваивать новые знания — что-то он схватывает, а потом начинает буксовать в учебе, ему сложно. Что дальше? Учителя его критикуют, родителям это передают. Рано или поздно он уходит в школу попроще. Там таких ребят много. Они отвлекают друг друга. Учителя с ними не справляются, нормального обучения у таких детей уже нет совсем. Со временем они учиться перестают, навыков не осваивают. Общаются между собой и делают что-то плохое — курят, забираются в заброшки, выпивают… И пошло-поехало. Образовательное неравенство приводит к тому, что у ребенка не остается выбора.
Например, есть тревожный ребенок, который боится физкультуры. Он начинает ее избегать. Это самый простой способ лечить тревогу — исключить факторы, которые ее вызывают. Тот, кто боится отвечать перед классом, перестает это делать. Трудно общаться — замыкается в себе, особенно если над ним смеются. Так бывает с ребятами с синдромом Аспергера. У них изначально навыки общения были слабее, но они их не развивают. И возникает расслоение по сравнению с теми, кто навыки постоянно тренировал. Директивные подходы в образовании приводят к тому, что это расслоение сильно растет. И это социальная проблема для всей нашей страны.
Как не упустить психические расстройства у школьников
— Что не пропустить родителям?
— Часто родители, сталкиваясь с отказом учиться, воспринимают это как лень или манипулятивное поведение ребенка. Но не всегда задумываются о том, что это могут быть симптомы психического расстройства. Например, депрессии, которая часто возникает в подростковом возрасте.
Тревожные расстройства наиболее часто встречаются среди населения. Девочки более к ним предрасположены. Диагноз наполовину обусловлен генетикой, наполовину — средой. Директивная среда в школе, где ставят оценки, могут повышать голос, отчитывать при классе, этому способствует.
Тревожное расстройство может возникнуть у школьника, потому что оно уже есть у его родителей. Они не всегда его опознают у себя, не получают лечение. Поэтому склонны сильно переживать за детей, в том числе по поводу учебы, а значит, упрекать детей, контролировать, вмешиваться…
Но если родители тревожатся об оценках, то и ребенок начинает тревожиться. Он смотрит на мир во многом глазами родителей.
И когда для родителей важно что-то, то и для него это становится важно.
Часто родитель с тревожным расстройством переживает по поводу соматического здоровья ребенка. Если он видит, что тот грустный, спрашивает: «Что у тебя болит?» И вскоре сам ребенок, вместо того, чтобы анализировать свои эмоции, понимать их, начинает искать у себя симптомы, прогуливать из-за этого школу. Потом ему сложно вернуться, поскольку много пропустил. В результате тревожное расстройство приводит к избеганию. Школьник закрывается дома и никуда не выходит.
— Да, если я скажу, что у меня что-то болит, то в школу меня не пустят.
— Да. И нажим по поводу учебы снизится. Если я не знаю, как решать задачу, то не могу сказать этого — меня назовут глупым. А если скажу, что у меня болит голова или живот, то в мое положение войдут…
Нереализованную тревогу, когда человек о многих вещах тревожится, но не до такой степени, чтобы это были прямо панические атаки, люди не замечают. Фобии не замечают. Ребенка, который боится общаться, упрекают и еще больше вгоняют в социофобию: «А что это ты не хочешь общаться? Подойди!»
— Абсолютно.
— И в результате он теряет дар речи, закрывается, протестует.
В подростковом возрасте проявляются и сложные психические расстройства. Тревожные расстройства, депрессия, биполярное расстройство…
— И шизофрения?
— Нет, не стоит ее сильно бояться, ее не бывает у детей, и редко она встречается у подростков. Кроме того, в психиатрии XX века шизофренией очень много занимались, много изучали. Хотя до настоящего времени ответы на многие вопросы о шизофрении не даны, но лечить ее стали лучше, люди теперь болеют шизофренией легче, есть много хороших новых лекарств. Многие родители боятся, нет ли шизофрении у ребенка. Но если вовремя начать лечить шизофрению, то прогноз хороший. Несколько месяцев на одном лекарстве, которое стоит не очень дорого — и все, человек возвращается к жизни.
Аутизм, СДВГ и пограничное расстройство личности
— Сейчас в нашей специальности выделяют три наиболее актуальных расстройства, которые могут проявиться и в детстве, и в подростковом возрасте. Это расстройство аутистического спектра в разной степени выраженности, синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и пограничное расстройство личности.
При аутизме бывают тяжелые формы, когда ребенок очевидным образом отстает в развитии, а есть легкие, когда в дошкольном возрасте ребенок, благодаря стремлению к систематизации и вниманию к деталям, очень хорошо осваивает то, что входит в сферу его интересов, и производит впечатление вундеркинда, все радуются его успехам, но в школьном — чем старше становится, тем более проблемной оказывается его адаптация в социуме.
К сожалению, в России плохо диагностируют аутизм. И не всегда оказывают вовремя нужную помощь. Сейчас много новых исследований, нужны специальные подходы, они требуют больше времени, денег, инклюзии со стороны государства, специальных программ образования.
— Аутизм диагностируется с довольно раннего возраста.
— Ситуация немного сложнее. Да, это расстройство ранних этапов нейроразвития, особенности возникают до трех лет. Тяжелые проявления аутизма можно распознать у детей с полутора лет. При этом в 20% случаев дети это расстройство перерастают сами по себе или с помощью специальных методов обучения. Это называют выходом в норму.
А легкие проявления аутизма или так называемый синдром Аспергера во всем мире диагностируют достаточно поздно. Иногда вообще у взрослых людей. Но чаще — именно в подростковом, в школьном возрасте. У девочек немного позже, чем у мальчиков. Они лучше адаптируются в социуме в целом.
Чаще всего аутизм у подростков диагностируют в средней школе. До этого такие дети видятся одаренными, способными.
Но лет в 15 становится ясно, что у ребенка есть проблемы с общением. Он говорит какие-то неуместные вещи, по-прежнему фиксирован на детских увлечениях, не соблюдает правил социального общения.
Второе расстройство, о котором сейчас тоже много говорят — это синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Сейчас есть эффективные методы его лечения. И поэтому возник диагностический бум.
Кроме того, он связан и с усложнением программ обучения. Часть детей совершенно не могут с ними справляться из-за дефицита внимания, импульсивности, гиперактивности. Есть современные методы, которые помогают таким детям.
— В одном из интервью американских специалистов я слышала, что бум диагностики СДВГ связан с тем, что программы обучения не подстроены под количество энергии у мальчиков. Их заставляют весь день сидеть в школе, хотя раньше занятия занимали два часа…
— Правильно! И в Америке программа обучения гораздо легче, чем у нас. У нас она требует гораздо большей усидчивости. Поэтому многих ребят с СДВГ у нас скашивает образовательная система, а уже потом алкоголь, наркотики, криминал…
— То есть ты не можешь заниматься в школе, тебя перестают учить, списывают со счетов. И не остается другого социального сценария, как прибиться к тем, кто уже не учится.
— Если бы система образования и психиатрической помощи вовремя бы заметила таких детей… Но часто у них не очень требовательные родители. Поэтому во многих случаях дети не получают диагноз. Но им можно было бы помочь.
В Швеции проводили исследования, анализировали опыт нескольких тысяч детей, которые получили лечение от СДВГ — у них стали лучше успеваемость, качество жизни, отношения в семье, меньше ДТП во взрослом возрасте, меньше криминала и самоубийств. Для страны такое лечение может быть очень значимым вкладом в будущее.
К сожалению, у нас не часто диагностируют СДВГ у детей. К нам таких ребят чаще приводят благополучные родители, которые стараются научить ребенка с относительно легким СДВГ чему-то сложному, а неблагополучные родители (у многих из них тоже СДВГ), которые не предъявляют высоких требований к обучению детей, могут не заметить даже тяжелую симптоматику СДВГ у своих детей.
Раньше считалось, что СДВГ — это расстройство только детского возраста. А теперь мы много диагностируем СДВГ у взрослых. И чаще всего это люди, которые хотят улучшить свои биологические возможности. Хотят лучше учиться, достигать в жизни большего, работать 24/7 и прочее. Программистов среди них много.
Третья проблема — пограничное расстройство личности. Этот диагноз наиболее ярко представлен в подростковом возрасте. У него могут быть следующие проявления:
Пограничное расстройство личности — проблема, связанная с навыками эмоциональной регуляции. У него тоже есть некоторая биологическая предрасположенность. Также заболевание может возникнуть, если в семье были случаи насилия или когда родители сами не умеют управлять своими эмоциями, демонстрируя детям образцы эмоционального решения проблем.
Лень или депрессия?
— Родители часто жалуются: «Мой ребенок ленивый». Существует ли такое качество? Или это проблемы: недостаток мотивации, возможная депрессия?
— Лень — это оценочное суждение. Иначе говоря, мы переживаем, нет ли у человека слабости волевых способностей. Что такое воля? Способность достигать сознательно поставленной цели. Решил выучить английский — и начинаю учить, минуя внешние и внутренние препятствия. Мне хочется отвлечься на что-то, но я скажу себе «нет», а потом себя за это похвалю. Те люди, которые достигают своих целей, волевые. Те, которые много раз начинают и бросают — у них с волевыми процессами сложно.
Но воля и мотивация зависят от многих других проблем. Например, если у человека тревога, а он не знает, как с ней справляться, то он будет избегать тревожащих ситуаций.
Например, школьник боится получить плохую оценку. Он будет всеми силами избегать учебы, чтобы не столкнуться с осуждением со стороны других людей.
Депрессия — это тоже временное нарушение волевых способностей. Человек будет лежать, не имея возможности что-то сделать. И слова родителей о том, что ребенок ленивый, еще больше ранят. Он будет думать: «Ага, значит, другие-то могут, а я не могу. Значит, я какой-то плохой».
В случае депрессии плохо работают нейротрансмиттерные системы. Но никакого рентгена, чтобы диагностировать ее, нет. Если у человека нога сломана, то все понимают, что он не может бежать. Депрессия часто воспринимается окружающими как лень или притворство. А для человека в депрессии любые резкие слова — это довольно сильная травма. Он сам себя ругает за то, что ничего не делает. Это называется спираль депрессии. И это только усугубляет все эмоциональные проблемы.
Когда ребенка нужно показать психиатру
— В каких случаях родителям нужно обязательно показать ребенка психиатру?
— Есть много психических расстройств, их более 300. Поэтому конкретный перечень симптомов невозможно назвать.
Но подростковый возраст критически важен для дальнейшей жизни человека. Поэтому если есть сомнения в психическом здоровье ребенка, то лучше идти к психиатру немедленно. У врачей есть методы, которые могут помочь.
У меня много клиентов, которые без предубеждения относятся к посещению психиатра. У ребенка в целом все хорошо, но он тревожится, мало общается, плохое настроение — они уже приходят. Если действительно есть психическое расстройство, мы можем помочь лекарствами, улучшить текущий результат и оставить задел на будущее. Поэтому общая идея — максимальное внимание к здоровью детей и подростков.
Современная медицина многие расстройства лечит определенными лекарствами. Например, СДВГ. Для детей с аутизмом есть образовательные методики. При пограничном расстройстве личности тоже оказывают помощь. Это лучше, чем ждать, пока ребенок бросит школу, совершит суицид или станет зависимым от алкоголя, наркотиков, гаджетов.
Есть несколько групп психотропных препаратов, которые улучшают нейроразвитие, нейропластичность, обучаемость, защищают от стресса, не вызывают привыкания. Можно считать, что это такие витамины для мозга. Они существенным образом могут изменить жизнь подростка и улучшить ее в дальнейшем.
Поэтому важно обращаться за помощью при любых сомнениях. Это общемировая тенденция. <…>
Что делать родителям, если у ребенка есть проблемы
— Понимаю, что у ребенка есть проблема. Что делать, куда обращаться за помощью?
— Нужно обратиться к детскому психиатру. Только он может диагностировать психические расстройства. После этого подбирается та или иная терапия. Дальше, в большинстве случаев, это психолого-педагогическая работа с детьми. Но важно выбрать правильное направление.
Принципы поведенческой терапии используются для всех детей с расстройствами нейропсихического развития. И для того, чтобы их применять, необязательно должен быть диагноз. Иногда достаточно сформулировать некоторую проблему. Например, использовать понятие «трудные дети».
Не должно быть какой-то критики, ругани, наказаний. Наказание может надламывать чувствительных детей. А у тех, которые не очень чувствительны, может закреплять нежелательное поведение.
Например, годовалый ребенок ползет к розетке. Если мы закричим и оттащим его оттуда, малыш запомнит, что там что-то интересное. Вы отвернетесь, а он тут же снова вернется туда. Поэтому наша задача — давать ребенку больше свободы, чтобы он выбирал свои занятия и форму поведения. Если нежелательное или проблемное поведение ребенка не несет очевидной опасности для других, то наша задача — отнестись к нему спокойно, не подкреплять его ни позитивно, ни негативно. А хорошее поведение подкреплять методами положительной мотивации.
Когда ребенок делает что-то хорошее, тогда мы его поощряем. Как? Об этом нам говорит поведенческая терапия.
Прикладной анализ поведения — самое известное направление. Там есть много методик, как правильно ввести подкрепление. Это не значит, что ребенку придется деньги давать. По-хорошему должна быть сложная система требований с четкими правилами. Иногда их вешают на холодильник. И система баллов, которая помогает получать призы — как за короткие отрезки времени, так и за длинные.
Почему критика детей не работает так, как мы это ждем? Ребенок — это не маленький взрослый. Мы говорим: «Ты мало стараешься, ты должен учиться для своего будущего». Но у ребенка не сформировано понимание будущего. После таких нотаций у него создается негативное отношение к самому себе. Или, если он не выполнил ваши требования, у него формируется отношение — мама может говорить все что угодно, последствий у этого не будет. Если мы понимаем, что перед нами ребенок, то мы сами формируем его мотивацию, включаем систему поощрений, которая станет основой для системы внутренней мотивации. Она окончательно формируется, когда мы уже взрослые.
Есть разные стили родительского воспитания. Но самое главное — это любовь, внимание и эмоциональная поддержка. При этом — соблюдение правил и границ, без наказаний. Если ты что-то не делаешь, то не получаешь дополнительные бонусы. А если делаешь — получаешь. Это сильно разгружает родителей, они становятся спокойнее, доброжелательнее к своим детям. Они не ждут, что ребенок все сделает так, как они ожидали от него, поэтому и не разочаровываются в нем.
— Старшие классы, максимум нервов и напряжения, все вокруг давят — ЕГЭ, «не поступишь», «дворником станешь». Что мы должны делать, чтобы помочь ребенку сохранить здоровую психику в этой ситуации?
— Первое — золотая середина. Есть достаточно четкие биологические исследования, которые говорят о том, что у ребенка, чтобы он вырос человеком психически и эмоционально здоровым, не должно быть чрезмерного стресса и насилия. С другой стороны, не должно быть и полного потворствования желаниям. Должна быть умеренная нагрузка, в том числе и некие фрустрирующие ситуации могут быть, поскольку иначе к жизни не приспособиться.
Второе — важно внимание родителей к ребенку, к его психическому состоянию, настроению, эмоциональным переживаниям и страхам. Иногда родители боятся психических расстройств, не умеют сами справляться с переживаниями и отрицают чужие. «Да что ты выдумываешь, это лень». «Нет, у тебя все хорошо». У ребенка создается впечатление стены, он не чувствует поддержку, не получает валидацию (валидация — это признание и принятие мыслей, эмоций, чувств и поступков как понятных. — Примеч. ред.). После такого ребенок перестает доверять самому себе, плохо понимает свое эмоциональное состояние.
Во взрослом возрасте человек может научиться понимать себя и других людей, разбираться в своих чувствах. На это у многих уходят годы.
Есть такая шутка: родители выговаривают выросшему ребенку — «Да мы на тебя столько сил потратили!» А он отвечает: «Я столько потратил на психотерапевта, чтобы проработать последствия этих усилий, что мы квиты».
Обстановка дома — это то, на что мы точно можем влиять. А еще — вовремя обращаться за медицинской помощью, если вы чувствуете, что ребенку она нужна. Или если она нужна вам самим.
Родители часто приходят к психиатру с просьбой починить сына или дочь, а на самом деле проблема в них самих и тех формах воспитания, которые они используют. Для взрослых важно быть готовыми самим обратиться за медицинской помощью.
Фото: freepik.com, pexels.com
Поскольку вы здесь…
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
ПОМОЧЬ
