«Я переоделся на задворках Госдумы и пошел выступать про образование». Учитель Дмитрий Казаков 11 марта, 2025. Вероника Словохотова 20 лет в сельских школах
Фото: Жанна Фашаян Дмитрий Казаков, председатель профсоюза «Учитель», почти 20 лет преподавал в маленьких сельских школах, где зимой дети мерзли и сидели в куртках, а учителя поголовно болели и подрабатывали таксистами или парикмахерами. Теперь Дмитрий преподает обществознание в двух московских школах и продолжает бороться за права коллег. Мы поговорили с ним о проблемах региональных школ и о том, насколько реально детям из глубинки поступить в топовые столичные вузы.
«Школа дырявая — и всегда холодно»
— Какие главные боли у учителей в регионах, особенно в селах? Глазами человека, который 17 лет отработал в сельских школах.
— На самом деле проблемы во многом общие что для больших, что для маленьких школ. Но есть своя специфика. Например, в сельской школе нет или минимальна проблема переполненности классов. Люди едут в города, а в селах не хватает учеников. Хотя есть сельские школы, где очень большие классы, но это редкость.
Если в городских школах чаще всего учителя работают с перегрузом по часам, то в сельских школах иногда часов не хватает. Эта проблема была некоторое время назад, когда сельские школы резко сокращали, закрывали, но до сих пор она в некоторых школах есть. Куда учителям идти работать? Поэтому, например, школы сливаются, а учителям двух коллективов нужно поделить часы. Я с этой проблемой сталкивался лично.
С техническим обеспечением сельских школ бывает все гораздо хуже, чем в городских. Здания старые. Я работал в таких деревянных школах, построенных давным-давно…
— То есть они прямо углем отапливались?
— Да. Рядом котельная стоит, где свален уголь. Там есть кочегар. Он утром приходит в школу, топит. А кочегар обычно один — местный дядя, который может чем-то и злоупотреблять. Если его нет, в школе холодно. И старая оконная рама, которую мы, учителя, должны каждый год законопатить. Весной раму вытаскивали, потом вставляли обратно. Деревянные полы, которые красили…
— Что из себя представляли села, в которых вы работали?
— Сначала я работал в маленьком поселке, который появился в советское время, там две улицы и ферма как филиал большого сельхозпредприятия. Две маленькие деревушки, и между ними деревянная школа. Из этих деревень приходили ученики. Было 17 детей, классы — по одному человеку, по четыре человека.
В своей родной школе, тоже сельской, я работал два года по совместительству. Потом была типовая школа в селе чуть побольше. Школа со спортзалом, со всеми делами, но в плачевном состоянии: из-за крыши весной школа протекала насквозь до первого этажа.
Во всех школах, где я работал, был холод. Вообще всегда. Осенью — потому что не запускают отопление. Только моя первая школа была теплая, там топили углем, поэтому могли топить как угодно и сколько угодно. Потом уже были газовые котельные в основном, а там уже все регламентировано, поэтому осенью до октября холодно. Когда на улице тепло, ноль и ветер, топят мало. А школа дырявая, окна старые…
Я первый год работаю в московской школе, хожу в рубашке или футболке и думаю: как это может быть, что в школе тепло? Я привык, что холодно и дети должны сидеть в куртках.
Даже в последней школе, в пригороде, и там был вечный дубак, все болели. На больничный не уходили, потому что тогда школа не работала бы совсем. И это чувство холода у меня до сих пор в сознании.
— А уровень жизни какой там?
— У большинства, конечно, невысокий. И чем провинция глубже, тем чаще всего он ниже. Там очень скромно живут. Даже, можно сказать, бедно. В пригороде люди вполне состоятельные. Наша школа была не очень рейтинговая, но часть родителей, которые в этой школе учились, считали, что дети тоже могут здесь учиться. Хотя финансы, я знаю, позволяли, чтобы дети учились в более престижных учебных заведениях.
Учителя-таксисты и парикмахеры
— Сколько там получает средний учитель? Несколько лет назад вы говорили, что за нагрузку 25 часов получали 25 тысяч. Серьезно?
— Да, у меня не было классного руководства, но была достаточно большая нагрузка, я вел сайт школы, обслуживал компьютеры, мне сколько-то за это доплачивали сверху. В пригородной школе у меня была зарплата порядка 55 тысяч — при нагрузке 27 часов, с классным руководством и президентскими доплатами. Когда я это озвучил в каком-то интервью, мои бывшие однокурсники закидали меня проклятиями: «Откуда такие цифры берешь?» Потом я стал спрашивать у коллег, у них тоже была меньше зарплата. Оказалось, мне доплачивали — наверное, из стимулирующего фонда, чтобы я меньше буянил (смех).
Коллеги из сельских районов Нижегородской области, мои ровесники с примерно такими же стажем и квалификацией, звонили и говорили, что с такой нагрузкой получают по 35–40 тысяч. Оказывается, от района к району зарплата может сильно отличаться. У нас, например, в Удмуртии, живет коллега, член Совета профсоюза «Учитель». Нагрузка у нее такая же, как у меня, с классным руководством, со всеми делами, а зарплата 30 тысяч.
— Что может себе позволить учитель, который зарабатывает 30 тысяч?
— Практически ни один учитель не работает на одной работе. Я чем только не занимался! В такси я мало работал, но была и такая практика. Я ремонтировал компьютеры. Потом занимался строительством, так как летом каникулы и отпуск. У меня были даже свои строительные бригады. Ну, понятно, какие мы строители — мы больше делали черновую работу: копали, фундамент заливали, несложные конструкции делали из дерева, ломали старые здания. Я занимался продвижением и разработкой сайтов, торговлей — у меня была «газель»: ездил, закупал одежду, привозил все это дело и продавал по деревням.
— А женщины-учителя где могут подработать?
— Чаще это репетиторство, но не всегда. У меня жена — логопед, а по первой профессии — учитель биологии и химии. Так сложилось, что она работала в садике, а в свободное время делала маникюр. И таких женщин-педагогов хватает — мастера маникюра, парикмахеры.
Женщинам тяжелее гораздо, поэтому они максимально набирают нагрузку в школе, чаще всего работают в двух местах.
Например, моя коллега одна воспитывает двух детей. Ей приходится работать с нагрузкой 56 часов. Представьте, это почти три ставки. И еще классное руководство. То есть она работает за четверых. Всего получается тысяч 70.
— И много желающих идти в учителя?
— Если она работает с такой нагрузкой, наверное, нет. Она единственный в школе учитель английского языка. Хотя их должно быть три. Ну как? Пришел учитель в нашу школу в прошлом году. Поработал полгода и ушел. Ну ладно, у тебя маленькая зарплата, так еще и невыносимые условия труда, тяжело находиться в коллективе. Ушел, работает, двери ставит — человек с руками.
Мой другой коллега работает в школе, чтобы выслугу получить. То есть зарплата небольшая, и он работает в такси. Другой коллега занимается промыслом, делает мочало из липы. В совсем сельской местности учителем быть не так уж плохо. Потому что другой работы нет, а у тебя образование позволяет. В одной из школ, где я работал, нет учителя биологии. Тоже ушел мужчина. А вести кому? Ну, нагрузили физика. И физик при этом не физик, а математик. И еще ведет географию. Какой с него может быть спрос?
— Как-то грустно.
— Оно и грустно, и весело одновременно. Грустно, потому что мы знаем, к каким это приведет последствиям. Но если смотреть без улыбки, становится совсем тяжело.
Что происходит с селом, когда умирает школа
— Закрылось несколько школ, в которых вы работали. И вообще сельские школы давно закрываются. Что происходит с селом, когда умирает школа?
— Сейчас уже закрывать практически нечего. Остаются отдельные сельские школы, которые как-то поддерживают. Мою родную школу закрыли. Обещали сохранить допобразование, столовую, которая обычно нужна в селе по разным поводам… Сейчас чаще по грустным, чем по веселым. Где свадьбу сыграть или поминки собрать? В школе. В доме можно, но это тоже проблема. Использовали школьную столовую. Школу закрывали, а у местных первый вопрос: «Где мы будем все справлять?» — «Столовую оставим, спортзал оставим, будут дети заниматься». В итоге ничего не осталось, конечно. Все разорили, разломали, повыбивали.
Вот судьба школы. При этом там были учителя, которые жили в этом селе, они могли бы действительно организовать допобразование. А если школы нет, то и смысл оставаться в этой местности молодым с детьми? Ребенка нужно в садик, а куда? Ну, можно в соседнюю деревню, но это проблема. Понятно, сейчас автотранспорт чуть лучше, но все равно.
Есть и объективная причина: сельская местность становится меньше. Я работал в школе, где учились 17 детей. Наверное, детям нужно все-таки учиться в школе побольше. Когда школа совсем маленькая, дети не все могут реализовать. И если, например, школа очень далеко и детям потом долго добираться, это серьезная проблема: рано вставать, на автобусе ехать. Они лишаются допобразования. Автобус же уходит после урока, и дети не могут участвовать во внеурочной деятельности.
Но если школа закрывается, надо стараться хотя бы что-то сохранить: библиотеку школьную, спортзал, столовую. Вокруг этого будет какая-то жизнь. Она, может быть, тоже закончится, но более мягко.
«Я из деревни, ничего не понимаю»
— Вы недавно переехали в Москву и теперь работаете здесь. Чем отличаются дети в селе и в Москве?
— Есть отличия, но я не сказал бы, что они глобальные. Я работаю в двух школах, и между школами тоже есть разница. Например, в одной школе, с профилями, дети отличаются, потому что они сюда поступают, проходят экзамен. Естественно, их уровень подготовки гораздо выше. Это способствует и поведению.
Но я работаю и в обычной московской школе. Там разница с теми детьми, которых я учил, практически незаметная. Поэтому, делаю я вывод, дети везде примерно одинаковые.
Есть разница, когда дети из бедных, неблагополучных семей — если родители страдают какими-то пороками, это может влиять и на детей. Есть мнение, что таких детей надо куда-то изолировать, из школ выгонять, создавать для них отдельные школы. Я против. Школа для того и создана, чтобы разные дети друг у друга учились. Где же они тогда будут социализироваться? Если мы всех условно проблемных детей загоним в одно место, чему они научатся?
Но это не значит, что ничего не нужно предпринимать. Если у детей есть проблемы, в школе должны быть специалисты, психологи. И чтобы психолог был не учитель математики, переученный на психолога, а реальный психолог, который занимается только вопросами душевного состояния. Это не решит проблему полностью, но для этого школа и нужна — чтобы дети учились. Может быть, ребенок в школе не исправится, но потом он поймет, что ему правильные вещи говорили.
— Вы преподаете детям обществознание. Предмет, который сильно урезали, но который в то же время чаще всего выбирают сдавать на ОГЭ и ЕГЭ. Как нововведения скажутся на подготовке? Может, и нормально, что позже начнут изучать, более осознанно?
— Во-первых, непонятно для чего это делается. Но действительно, обществознание в 6-м классе очень специфическое. Наверное, там стоит подумать, нужно оно или нет. В 7-м классе я бы все-таки оставил. Уже с 8-го можно говорить о таких вещах, как права человека, например. Это все дети уже спокойно понимают и впитывают.
За один 9-й класс подготовиться к ОГЭ, конечно, не получится. А после 9-го очень много детей уходят из школы. И как им без обществознания?
Дети элементарно не будут понимать, как устроено право. Что будет, если они что-то совершат. А сейчас мы живем в таком обществе, где оказаться в неприятной ситуации можно быстро.
— Ничего не учить и выехать на логике — насколько прокатывает такая схема на экзаменах по обществознанию?
— Логика помогает в любом предмете. Но без подготовки ни ОГЭ, ни ЕГЭ сдать нельзя. На ЕГЭ вообще сложно в обществознании, с каждым годом он становится все сложнее. Я не говорю, что ЕГЭ — замечательная система. К ней много вопросов, но в текущей ситуации она лучше, чем что-то другое.
От года к году по ОГЭ в сеть сливают правильные ответы, дети ими пользуются. У меня был случай, когда дети списали. Был такой тяжелый класс, сельская школа, дети из достаточно непростых семей, не готовились прямо никак. Я боялся, что не напишут. Сдают, приезжают веселые. Результат приходит через неделю, а там у всех пятерки-четверки. Что случилось? Стал выяснять. А они, оказывается, списали.
Моя ученица в этом году не сдала ЕГЭ по обществознанию, хотя готовилась вроде как специально, пошла в 11-й класс. В 9-м сдавала ОГЭ, но готовилась так себе, не особо вникая, и сдала на пятерку. Я думаю: ну, наверное, я слишком придирчивый был. А что списала, она мне позже сказала. Потом она посчитала, что она и к ЕГЭ особо может не готовиться. Я говорил — думал, она соберется. Но в первый раз завалила, во второй раз завалила. Поэтому нет, на логике не вывезти.
— Можно ли «общество» выучить в классическом понимании, как, например, формулы по физике или алгебре? В чем его суть как предмета?
— Что-то можно, конечно, выучить, запомнить. Конституционные права и обязанности, например. Полномочия органов власти — исполнительных, законодательных, судебных. Есть вещи, которые базово нужно просто выучить — открывать документы и учить. Но в целом обществознание требует понимания. У нас более глубокое изучение иногда даже мешает, потому что потом приходится детям объяснять: «В ЕГЭ так пишите».
— Ваши главные принципы подготовки — что лучше всего детям помогает?
— Да я не знаю, просто надо готовиться, и все. Дети по-разному могут. Кому-то надо читать. Кто-то на слух воспринимает. У меня нет универсальных способов. Для подготовки к ЕГЭ учитель по обществознанию и истории не так сильно нужен. Нужен, но не так, когда дети ходят к репетитору два раза в неделю. Это точно не надо. Можно кому-то раз в неделю, чтобы репетитор помог разобраться, а кому-то и раз в месяц достаточно.
Иногда дети ходят к репетитору, у них возникает иллюзия («Я же готовлюсь!»), у родителей возникает иллюзия, что дети готовятся («Он же ходит, деньги платим!»), а потом результат не очень хороший или вообще плохой. Поэтому только сам. Если ученик захотел подготовиться к ЕГЭ хорошо, он осознанно это делает, тогда будет успех. А если это хождение туда-сюда, все будет плачевно.
— Главный аргумент в пользу ЕГЭ — что дети из регионов получают шанс поступить в столичные вузы. По вашему опыту, насколько реально ребенку из сельской школы по ЕГЭ поступить в топовый вуз Москвы или Питера?
— В топовые, скорее всего, нет. Как я вижу, для детей из регионов топовые московские вузы недоступны, очень непростая система олимпиад. Но чем хорош ЕГЭ — он позволяет детям из глубинки поступать в региональные вузы. Почти все мои ученики поступали спокойно в хорошие нижегородские вузы на бюджет. Да и в Москву дорого ехать, это бывает проблемно даже логистически.
Плюс ЕГЭ дает возможность обращаться не только в свой регион. Кто-то во Владимир поступил, кто-то — в Нижний, в Кострому, в Саранск, в Чебоксары. Система позволяет сразу направить документы в разные вузы и выбирать.
Я когда поступал, не было такой истории. Ты конкретно должен решить, куда ты пойдешь. «Ой, я из деревни, ничего не понимаю, ничего не знаю. Поеду я, пожалуй, вот у меня тут под боком город Арзамас, маленький провинциальный институт. Вот туда я поступлю как-нибудь». ЕГЭ позволяет взглянуть на мир и на страну чуть шире.
«Говорят, Казаков в Думе выступил, его разыскивают»
— Фраза «учитель виноват» уже стала мемом. Вовремя не поднимешь трубку, ученик не сдал экзамен, упал, обидели, не поел, не пришел, убежал, пришел без формы, опоздал, заболел, получил двойку — виноват учитель. Как избавиться от этой вселенской вины?
— Учителя должны понять самое главное: за них никто, никакой добрый дядька или тетка, извините за выражение, не вступится. Никакой очередной закон или распоряжение о том, что учителей надо уважать, не сделает так, что положение учителя на рабочем месте улучшится. Учителя должны понимать, что это только в их руках.
Во-первых, нужно не бояться отстаивать свои права хотя бы на личном уровне. Это уже сделает тебя чуть-чуть сильнее. Например, когда ты сумеешь сказать: «Нет, я не пойду сегодня подметать и мыть класс. Я не хочу это делать». У нас по закону любая дополнительная работа — с письменного согласия и за отдельную плату. К вам подошли, вы ответили: «Я вас понимаю. Но я не могу, у меня дела». Сказать «нет» — это уже хорошо. Я не говорю, что надо всем говорить «нет». Иногда надо помогать, строить отношения с администрацией.
Во-вторых, в одиночку решить все проблемы глобально не получится. Надо объединяться. Для этого и существует профсоюз. Не нравится профсоюз «Учитель», объединяйтесь в другие. Никто за вас тот же профсоюз не создаст. Профсоюз — это организация не для учителей, а из учителей. Когда вы объединились в группу, с вами уже будут разговаривать иначе. В тех школах, в которых я работал и где у нас были профсоюзные ячейки, если определили, что виновата администрация, то администрация признавала, что она виновата.
— Часто правозащитниками становятся люди, которые сами столкнулись с несправедливостью и произволом. Как было у вас?
— Я вступил в профсоюз 11 лет назад. Поехал работать в сельскую школу по программе поддержки молодых специалистов. Приехал, а работу не дают, да и много несправедливостей всяких. А, ну ты по программе, мы тебя отправим в самую далекую дыру. И отправили. Ну ладно, я в самой далекой дыре сижу два года, езжу за 30 километров. Машину не давали еще полгода. Все выдержал. Школу закрывают. Ну давайте мне другую работу. Обещали что-то непонятное: тут возьмешь чуть-чуть, вот там возьмешь чуть-чуть и будешь на этом «чуть-чуть» жить. Тебе машину и квартиру дали по поддержке молодых специалистов, значит, тебе ничего не надо. И меня это стало возмущать.
Я написал губернатору. Им дали нагоняй, а мне опять почти ничего не дали. Но все равно.
Я понял, что если я буду действовать и заявлять о себе, то и ко мне относиться будут по-другому.
Да, это похоронило мою любую карьеру, возможность стать директором, но я и не сильно хотел. И всё, у меня уже личная победа. Потом я понял, что один в поле не воин, и по случаю встретил человека, который создал профсоюз «Учитель». И все завертелось.
— Вы столько работаете, чтобы отстаивать учительские права, но целиком систему это не меняет. Получается что-то улучшать локально. Что чувствуете по этому поводу? Отчаивались хоть раз?
— Конечно, бывает такое настроение… Да, есть профсоюз, я из него не выйду, я уже с ним связал свою профессиональную жизнь. Но иногда кажется, что все, на уровне ячейки делать больше ничего не буду, они ничего не хотят, а вот на уровне общем буду стараться что-то высказывать. Или наоборот. Но знаете, совсем в отчаяние не ухожу. Потому что система тоже меняется, на самом деле. Не быстро, но меняется, и разные тенденции есть. Мы видим, что в целом положение учителей не улучшается, изменить мы, к сожалению, это не можем по простой причине: люди пока не хотят объединяться, они не понимают цели и так далее. И это, конечно, многих демотивирует.
Но все равно профсоюз лично мне дает многое. Вступив в профсоюз, будучи там даже пока еще не председателем и не членом Совета, я почувствовал, что я защищен. Это не означает, что я стал неуязвимым, но все-таки я стал сильнее, я чувствую уважение.
Да, есть гораздо более сильные акторы в системе образования. Но на местах я вижу, что мы можем добиваться некоторых успехов. И это тоже радует. Самое главное — я вижу даже на общероссийском уровне, что мы влияем на обстановку. Когда появляется какая-нибудь странная инициатива, мы отвечаем, что нет, этого делать не надо, — и про нее забывают или начинают реализовывать ее в усеченном виде. Я не могу приписать это исключительно нам. Но в некоторых вещах явно видно, что это из-за наших громких заявлений и действий. Все-таки коллективный голос учителей слышат.
— Несколько лет назад вы выступали в Государственной Думе, говорили о проблемах сельских школ, тогда это вызвало большой резонанс. Не каждый сельский учитель попадает в Госдуму. Как это вышло?
— Тогда я был уже членом Совета профсоюза «Учитель», работал в очень маленькой сельской школе, где было всего лишь 40 детей. Меня в этом районе особо никто не знал. Было лето, мне позвонил из профсоюза наш сопредседатель: «Зовут на слушания по образованию, кто мог бы приехать?» Остальные не откликнулись, а я мог. Поехал на поезде, утром прибыл в Москву, в семь часов уже был у Госдумы, ходил, переоделся где-то там…
— На задворках Госдумы?
— Да, на задворках, потому что я был в шортах, лето было! Я привез в рюкзаке рубашку, штаны, брюки. Утро раннее, центр Москвы. Переоделся как-то и пошел в Думу. Не представлял, что это будет такое выступление в зале пленарных заседаний. Но чувствовал, что пахнет чем-то серьезным. И вот меня зовут, да.
О чем рассказать? О наболевшем: зарплата у нас маленькая и нагрузка огромная. Рассказал, уехал в Нижегородскую область.
На следующий день сразу сказал директору. Он мне не поверил! А потом начались звонки из прежней школы, от замминистра Нижегородской области, завуч звонила… «Говорят, Казаков в Думе выступил, что-то там наговорил, его разыскивают».
Ладно. Надо перезвонить. Звоню, замминистра тоже сильно удивлена. «Вы учитель?» — «Да». «Вы член партии “Единая Россия”?» — «Нет». «Вы член партии КПРФ?» — «Нет. Я учитель истории».
— Диссонанс.
— Да, она не понимала. «Как вы попали туда?» — «Пригласили меня». — «А почему меня не приглашают на такие заседания?» — «А что, простого учителя не могут пригласить на заседание в Государственную Думу, чтобы рассказать, что в образовании творится?» Я честно рассказал. Она нормально со мной разговаривала. Но потом я признался, что я из профсоюза. «А, да, мы о таком знаем». И все вопросы снялись. Но это была комичная история.
«Не считаю себя классным учителем»
— Что повлияло на ваше решение переехать в Москву?
— Много факторов. Я не первый раз переезжаю. Первая и самая существенная причина — у нас дочь, и у нее некоторые проблемы, она не может учиться в обычной общеобразовательной школе, особенно в провинции.
Мы пытались организовать в том городе, где жили, центр для детей с ОВЗ, чтобы они могли там получать образование. У нас даже получилось приобрести помещение, центр открыли, проработали целый год. Много чего удалось, но не того, что мы хотели. И возникла идея переехать. Куда? Так как у меня в Москве больше знакомств, чем, например, в Нижнем, то решили в Москву.
Мы не планировали переезжать навсегда. Планировали на время, пока ребенок учится. В нашем городе у нас только что построенный дом. Два дома, можно сказать. Куда мы уедем? Но потом, пожив немного, поняли, что надо оставаться. В дом не наездишься, оставлять его невозможно, и уже, когда приезжаешь, чувствуешь себя иначе. Семейные истории, которые подтолкнули переехать окончательно, тоже были. Пока то, что хотели для ребенка, мы получили. Ну и, конечно, работать в московских школах комфортнее, чем в сельских.
— Здесь тепло.
— Здесь тепло, да. И нет такого идеологического давления со стороны администрации, как мне кажется. Может быть, я в такие школы попал.
— А скучаете по родине?
— Конечно, особенно по дому. Я своими руками его построил. Естественно, это небольшая травма в душе. Наверное, она пока будет. Мы же не так давно уехали. В Москве много нового, необычного, интересного, поэтому некогда скучать. Но я понимаю, что рано или поздно возникнет ностальгия.
— Где берете поддержку?
— Среди близких людей, в семье. Хотя не все мои близкие одобряли мои профсоюзные увлечения, так как говорить открыто о проблемах учителей — это некоторая опасность, даже в плане того, что тебя могут выгнать с работы. Моя мама, она тоже учитель, всегда переживала по этому поводу, хотя в целом все равно поддержку со стороны семьи и близких я чувствую. И те люди, которые в профсоюзе, поддерживают. Мы там все друг друга поддерживаем, хотя мы с разными взглядами. Это тоже помогает. И вообще понимание того, что можно влиять на происходящее, помогает.
У большинства есть предубеждение, что «мы ни на что не влияем, что бы мы ни говорили, ничего не меняется». Я считаю и вижу, что меняется. И я могу на это влиять. По крайней мере, могу об этом заявить на своем рабочем месте и не только. Это мне дает надежду, что все-таки учителя станут более активными в защите своих прав.
— Как вам кажется, вы больше кто — учитель или правозащитник?
— Я учитель, конечно, в первую очередь. Потому что учителем я стал раньше. Вся моя жизнь связана со школой. Правозащитник — громкое слово. Я так себя не называл. Это серьезный, ответственный статус.
— Если вам кто-то из учеников скажет, что хочет стать учителем, что вы ему ответите?
— Почему нет? Это весело и интересно. Если в жизни для тебя главное не богатство (я не говорю, что не надо стремиться к какому-то нормальному заработку), то можно. Если ты работаешь учителем, ты остаешься молодым. Одни дети становятся старше, приходят другие, ты с ними общаешься. Мне 40 лет, а я не чувствую себя на 40 лет вообще никак. Я занимаюсь детскими делами, это прикольно. С детьми всегда весело. Если ты реально работаешь, можно больше интересных вещей организовывать. Я всегда с детьми ходил в походы, мы ездили в театры, устраивали дискотеки, караоке-баттлы. Много чего делали.
Общение с детьми дает много разных эмоций — и отрицательных, и позитивных. У меня были моменты, когда я хотел уходить из школы, но уже не смог. Я просто не представляю себе, что я летом буду сидеть в офисе. Не говорю, что работать летом не буду. Но у меня летом должны быть каникулы!
— В общем, школа — это образ жизни.
— Да, он своеобразный. Можно смотреть на все отрицательно и только говорить, что зарплата маленькая и условия труда тяжелые. Все так, но есть вещи, которые становятся действительно образом жизни. Говорят, учитель — это призвание. Я не совсем разделяю это. Слово «призвание» сразу наводит на мысль о каком-то великом человеке: ты такой клевый учитель, у тебя призвание, это тебя над всеми возвышает.
Я не считаю себя классным учителем. Смотрю на свою работу в прошлом — я столько ошибок совершил! И понимаю, что я совсем не идеал. Чтобы стать хорошим учителем, нужен долгий путь. Я средний учитель. Наверное, не совсем плохой.
Фото: Жанна Фашаян
Поскольку вы здесь… У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. ПОМОЧЬ
